не лебедь. Индюшка растопыренная.
И они принялись хохотать.
— Почему индюшка?
— Ну, танк. Двинулся на тебя, я аж испугался, думал — раздавит.
— А я испугалась, думала, ты ее убьешь.
— И убил бы. И закопал бы, чтоб следа не осталось.
Тайка прямо давилась от хохота.
— А вожатый? Свидетель же?
— И вожатого заодно.
Вдруг Михаил спохватился:
— А она тебе ничего не может сделать плохого?
— А что она может? Маме напишет? Так мама не приедет: у нее опять маленький родился. А папу никто не отпустит. Ничего не будет. Просто она злится, что я к ней перестала ходить. Я у нее квартиру убираю, стирать помогаю.
— Еще чего! Зачем ты это делаешь? — возмутился Михаил.
— Ну… она сестренку в детский сад устроила, когда мама здесь жила. А то мама работать не могла.
— В детский сад устроила, так ты должна у нее всю жизнь домработницей быть?
— Не всю жизнь, — уклончиво сказала Тайка, — но все-таки…
— Все-таки, все-таки… глупая у тебя какая-то совесть, смотри, не пропала бы ты с ней. Кто тебя будет охранять без меня?
Тайка засмеялась.
— Подумаешь, какой нашелся… охранитель.
Вдруг Михаила осенило:
— Слушай, скворец, давай мы с тобой поженимся, ты переедешь к нам, и никакая тетка тебе не будет страшна.
— Ой, — заалелась Тайка. — Что ты говоришь, как тебе не стыдно!
— А что такого?
— Ничего, не смей больше.
— А что такого я сказал? — смущенно стал отбиваться Михаил. — Мы же совершеннолетние. Мне двадцать, тебе восемнадцать. Мама моя в семнадцать лет замуж вышла, и ничего. Мама у меня замечательная.
— Да, она красивая. А духи у нее!.. Что у нее за духи?
— Откуда я знаю? Я тебе о деле говорю, а ты о пустяках таких.
— Не говори больше об этом.
— Почему? Я тебе не нравлюсь?
— Глупый. Совсем не потому. — Тайка уткнулась ему лицом в грудь. Он понял. Нежно и неумело стал гладить ее черные короткие волосы.
— Дурочка ты. Все люди женятся.
— Так то люди, — шептала Тайка ему в грудь.
— А мы что, не люди? — уговаривал он.
— Все равно… не говори. Потом когда-нибудь…
— Ну хорошо. Вернусь с фронта, тогда. Идет?
— Идет, — сказала Тайка.
— Ох ты черт, я же тебе подарок принес, — спохватился он. Пошарил в кармане и зажал что-то в руке. — Дуй.
Тая дунула. На ладони у него лежала голубенькая брошка.
Михаил звонил матери и слезно просил купить для девушки его друга подарок. Обязательно зеленого цвета и металлический.
Мать долго не понимала, что от нее требуется, а потом засмеялась.
— Ладно, куплю зелененькое.
Она ни о чем не расспрашивала, хотя Михаил и догадывался, что мать понимает, что это за «девушка друга».
Ничего зелененького она не нашла, но зато вспомнила про свою девичью серебряную брошку о восьми лучах с голубыми камушками.
— Какая прелесть! — обрадовалась Тая. Она повертела ее под солнцем, потом приколола к блузке. — Все девчонки помрут, — объявила она. И приказала: — Закрой глаза, открой рот.
Он открыл рот, и она положила ему на язык что-то прохладное.
— Это тебе награда за подарок. Жуй.
Он стал жевать. Это «что-то» резиново похрустывало, во рту стало душисто. Легкая, с горчинкой, сладость. Что же это?
— А вот что. — Она сорвала несколько лепестков шиповника, скрутила их трубочкой и положила себе в рот. — Вкусно! Правда? Вот какие конфеты бы делали. В сахаре или в шоколаде, например. И чтоб продавали в коробке, на коробке — куст шиповника. А вверху, в уголочке, обязательно мое фото, как изобретателя нового сорта конфет. Или вот так, такая композиция. — Она картинно раскинула руки, встала на одно колено перед кустом и изящно ткнулась своим острым носиком в самый роскошный цветок… И вдруг вскочила, заверещала, замотала головой!
Постанывая от жалости и в то же время едва удерживаясь от смеха, Михаил вытащил жало пчелы из ее бедного носика и прикрыл его прохладным лепестком шиповника, предварительно послюнив, чтоб он держался.
— На кого я теперь буду похожа? — плакала Тайка. — Все со смеху лопнут. — У нее текли слезы.
Он так долго не мог успокоить ее, что начал даже досадовать.
— Ты как маленькая, честное слово. На один день красоту испортила и ревешь. А как же на фронте? Там не пчелы жалят — пули. И, между прочим, девушек тоже.
У Тайки сразу высохли слезы. Она перестала щупать свой нос.
— Правда твоя. Я просто дура. — Помолчала, подумала, потом спросила, советуясь: — Я слышала, в областном городе курсы медсестер открываются. Может, мне пойти туда? Вдруг на фронте вместе с тобой окажемся. Помнишь, как в фильме «Подруги»?
Он не сразу и очень серьезно ответил:
— Ты хочешь балериной быть, а на войне всякое бывает. Вы на фабрике белье для бойцов шьете, это важное дело, это тоже помощь фронту.
Тайка помолчала еще, а потом, отвернувшись, спросила:
— Вот ты сказал «красоту на один день испортила». А разве я красивая? — и, не поворачивая головы, покосилась на него.
Ну что ты будешь делать с этой девчонкой! Михаил встал перед ней, взял за плечи, всмотрелся.
— Я считаю, что с этим розовым лепестком на носу ты похожа на персидскую царевну.
— Да ну тебя! — она толкнула его в грудь, так что он от неожиданности покачнулся, и помчалась, легкая, быстроногая, прочь от него.
— Пришла бы ты к нам в гости, — по дороге домой предложил он. — Мама была бы рада.
— Может, я ей совсем не понравлюсь.
— Еще чего, — искренне удивился Михаил. — Чтоб ты да не понравилась? И, по-моему, она к тебе с детства хорошо относилась.
— Относилась, потому что я была никто. А как узнает о нас с тобой, тогда может совсем по-другому заотноситься.
— Ерунда. Обязательно приходи. Я сам все скажу.
— Ну если… на день рождения.
— Можно на день рождения.
— Твоя мама каких больше любит — светлых или черных?
— А если светлых — перекрасишься? — поинтересовался Михаил.
— Не перекрашусь, но… можно надеть что-нибудь посветлее, чтобы общее впечатление. Вообще, как ты думаешь, лучше в платье прийти или в кофте с юбкой?
Она явно робела и явно хотела понравиться матери.
— Не думай ты ни о чем. Ты ей в любом наряде понравишься, хоть в ватнике.
— Скажешь тоже. А вообще-то, лето еще, а нам выдали ватники. Я не взяла. Такое уродство.
— Лету скоро конец. Видела, сколько на шиповнике ягод?
— Из этих ягод можно варенье варить, — задумчиво сказала Тайка.
— А пчелы?
— Пчелы? Да, кстати, у тебя есть книга «Красное и черное»?
— Есть, но почему «кстати»? — засмеялся Михаил.
Тайка задумалась.
— Почему? А вот
